35-я гвардейская стрелковая Лозовская Краснознамённая орденов Суворова и Богдана Хмельницкого дивизия.

Подвиг на берегах Россошки

 Накануне, оставив хорошо укрепленные рубежи, наша дивизия передислоцировалась на ожидаемое место сражений. Быстрым маршем передвигались всю ночь. И только к рассвету в чистом поле удалось вздремнуть. Вдруг сквозь тревожный сон слышу:
     - Один. Два. Три… бомбардировщики…
     Вскакиваем. Светает. Недалеко из-за возвышенности виден пожар. В небе безбоязненно кружат десять-пятнадцать «юнкерсов» и «мессершмиттов». Они бомбят, расстреливают на земле и взлетающие в воздух наши пикирующие бомбардировщики Пе-2, охотятся за спускающимися на парашютах летчиками.
     Через несколько минут вражеские самолеты удалились, оставив за собой на земле разрушения и пожарища. Так на наших глазах начинался момент прорыва фашистских войск к Сталинграду.
     В тот день, 23 августа 1942 года, наша 3-я рота 101-го полка 35-й гвардейской дивизии у станции Котлубань заняла позиции, не имеющие никаких оборонных сооружений. Перед нами к югу за широкой лощиной простирался обширный холм. Там к полудню на не видимой для нас стороне завязались бои. Своим левым крылом главные силы фашистского 14-го танкового корпуса рвались от Дона к Волге, круша (именно так было) оборону 2-го батальона нашего полка и рассекая узкой полосой советские войска. Небольшая группа немцев уже с востока зашла в тыл 1-го батальона, попутно намереваясь захватить Котлубань. На этом направлении окапывалась наша рота. На нас двигались три танка и до сотни автоматчиков.
     Разгорелся короткий жаркий бой. У нас на вооружении были только винтовки, десяток автоматов ППШ да три противотанковых ружья. Сегодня, спустя 60 лет, скажу: и беспредельное мужество. Каждый из нас сражался ожесточенно. Скоро загорелся один танк. Через две-три минуты – еще один. Оставшийся целым повернул назад. А за ним, неся потери, побежали автоматчики. Котлубань осталась неприступной. Мы выстояли. Бойцы качали бронебойщика Коренцова. Это он сжег оба неприятельских танка.
     После полудня нас бросили в атаку. Но не на восток, куда отступили гитлеровцы и откатился танк, а на запад, на подкрепление ослабленной 87-й стрелковой дивизии, занимавшей позиции в Большой Россошке. Шли очень быстро, я со своим пулеметом еле поспевал за колонной.
     Наступила ночь. Безлунная, очень темная. Вот перед нами, совсем близко, на возвышенности, возникли силуэты каких-то людей. Мы поняли, что это в тыл противника ушли разведчики. Их обстреляли. Они вернулись с погибшим сослуживцем. Немцы не видели нас в низине, но вскоре открыли шквальный огонь из автоматов и танковых пушек.
     Рота начала отходить. На месте остались человек пятнадцать. С нами политрук Борисковский. Громадный мужчина, очень интеллигентный. Будучи парашютистом, он учил нас: «В плен фашистов не брать». Скоро мы услыхали далекое глухое «Ура» и шум моторов. Обстрел наших позиций прекратился. Политрук повел группу за нашей ротой. Она оказалась близко в полном составе. Однако тут мы услышали возгласы:
     - Вперед!.. За Родину!..
     Соседний батальон бил противника с фланга. Снова бросились в атаку. А с противоположной стороны уже неслось мощное «Ура». Мы уже у вражеских позиций. Однако нас не замечают. Навстречу к нам, преследуемые бойцами соседнего батальона, прикрываемые двумя танками, бегут немцы. Мы их встречаем шквальным огнем из винтовок, пулеметов. Редко хлопают «пэтээры». Напряжение высочайшее. Замечаю, мой пулемет палит в воздух. Плечом приподнимаю приклад, трассирующие пули стали ложиться более прицельно. Скоро пулемет замолчал – кончились патроны в диске. Мой помощник Кудрявцев подает другой. Снова короткими очередями веду огонь.
     Вижу: подбит танк. Второй, чуть остановившись, развернулся вправо и, прикрывая немецких автоматчиков, скрылся в темноте.
     Стрельба прекратилась. Но вдруг перед нами, совсем рядом, начал оживать подбитый немецкий танк - заработал мотор, машина заворочалась. В нее полетели гранаты, заскрежетали слетающие гусеницы. Фашистский танк замер, на этот раз навсегда. Через мгновение в нашу сторону захлопали одиночные выстрелы. На вспышки полетели гранаты, кто-то из моих товарищей ответил также стрельбой из оружия. И все затихло. Среди вражеской техники наша рота соединилась с воинами 1-го батальона.
     Вооруженные только стрелковым оружием, мы выиграли схватку у автоматчиков, поддерживаемых танками. Помогли отвага да кромешная ночь. Не представляю, какой урон врагу нанесли «штыком и гранатой» бойцы 1-го батальона. Но неспроста же автоматчики и танки угорело мчались от них, напоровшись на нашу роту.
     Мы захватили длинную колонну вражеских машин. Прошли между техникой, некоторые раздобыли продуктов. Радовались успеху, делились впечатлениями. Оказалось, танк снова подбил Коренцов. Третий за 12 часов! Нам нужно было пробиться к Большой Россошке. Мы это выполнили. А на рассвете выбили фашистов из нее. С врагом расправлялись жестоко: расстреливали, кололи штыками, рубили малыми саперными лопатками.
     Это был тот самый случай, который и попал в многотомную историю.
     …Наш взвод в полном составе у Малой Россошки. Мы на правом берегу совершенно высохшей речушки Россошка. На другой стороне, в километре, Большая Россошка. Между селами - широкая пересохшая пойма. По ней идут кругом окопы, воронки от бомб и снарядов. Тут же еще не подобранные трупы – результат вчерашних и ночных боев воинов 87-й дивизии. Высоко в небе пролетают группы тяжелых бомбардировщиков. Они бомбят Сталинград. Там видны тучи дыма, город горит, рушится.
     Откуда-то появился Т-34. Единственный советский танк, увиденный мною за двое суток непрерывных боев. Радоваться бы этому… Но, увы, некогда - на нас полетели мины. Начал бить «ванюша» - шестиствольный миномет. Наверное, у немцев не было артиллерийских орудий и они пытались минами уничтожить «тридцатьчетверку». Она невредимая ушла в деревню. Пехота же понесла потери.
     Теперь стояла задача уничтожить минометную батарею. Наступал 1-й батальон, а наш взвод поддерживал его справа. Впереди – командир лейтенант Веселов. Человек среднего роста, сухощавый, подвижный. Совсем еще юный. К нам прибыл уже после ранения. Атакуем совершенно по голому, ровному, некрутому подъему. Никакой огневой поддержки. Впереди не видно чьего-либо присутствия. Несем потери. Но часто слышна команда взводного:
     - Вперед! Вперед!..
     Сам взводный все время впереди. Какая-то сила поднимает нас, и мы кидаемся за ним. Возможно, навстречу смерти. Передвигаемся короткими перебежками. Прошли более половины пути. Мины рвутся все чаще, все гуще. Залегли. И это совершенно на чистом месте! Даже без травы. Поспешно окапываемся: «Хоть бы голову в ямку успеть спрятать!..»
     - Меня ранило, - слышу голос бойца моего отделения Кривцова.
     Отправить в тыл с ним еще одного красноармейца – значит, обессилить атаку. Бросаю:
     - Сможешь сам выбраться?
     - Не знаю!
     - Пытайся, - кричу ему.
     Потери возрастают. После небольшой передышки слышим голос лейтенанта:
     - Отходим назад.
     …Взвод в крутом овраге. Палит солнце. Жара, сушь, вторые сутки без еды. Еще утром из болотца пили воду через подол рубашек. Слышим разговоры: «Накапливаются силы для взятия высоты».
     Над нами постоянно кружат румынские самолеты, похожие на наших «кукурузников», бросают мелкие бомбы, ведут огонь из пулеметов. Появились штурмовики. Один обстрелял расположенные рядом окопы. Прячемся под стену оврага. Самолет разворачивается и бьет вдоль нашего укрытия. Прятаться? Но куда? Вжимаемся в землю, будто это поможет. Меня хлестнуло. «Живой ли?» – думаю. Встряхнулся. Значит, живой. О раненых докладываю командиру взвода.
     Глянул на своего помощника. Он, как всегда, рядом. Но не шевелится. В виске огромная рана от разрывной пули. Погиб Кудрявцев – кормилец четырех детей, мой коллега по оружию, мой друг, отец по возрасту. С ним целый год «все делили пополам».
     На другой день в полевом госпитале я узнал, что наш батальон освободил деревню Власовку. С большими потерями. Погибли командир батальона капитан Тельцов, его заместитель политрук Орловский и еще многие. Тяжело контужен был наш знаменитый бронебойщик Коренцов. 8 сентября просочившиеся немецкие автоматчики изрешетили комдива генерал-майора Глазкова. 12 сентября в дивизии оставалось, как отмечал в своих воспоминаниях маршал Василий Иванович Чуйков, 150 штыков.
     Уже после войны в Барнауле я встречал нашего командира роты (к сожалению, фамилию его не запомнил). После ранения в тех боях он больше не воевал. В своей Усть-Бухтарме Восточно-Казахстанской области беседовал не раз с бойцом первого батальона Зенковым. Он остался жив, продолжал сражаться, был отважным разведчиком. В селе Белое Кохпехтинского района я бывал в гостях у моего школьного друга Анатолия Чеканина. Мы с ним и Зенковым из дома вместе добровольно уходили на фронт. Анатолий рассказал, как освобождал Малую Россошку, как оттуда их батальон атаковал «невидимую» минометную батарею. Осколком мины ему пробило легкое. Под палящим солнцем, изнывая от жары и жажды, он лежал на голом поле. Тогда он видел меня, звал на помощь, но голос был слабым. В атаке я не видел его и не слышал.
     …До мая победного сорок пятого наша 35-я гвардейская не раз отличалась уже в наступательных боях. Дивизия стала Краснознаменной, орденов Богдана Хмельницкого и Суворова, Лозавской. В Берлине через ряды ее бойцов для капитуляции проходил командующий берлинским гарнизоном генерал Вейтлинг.

Алексей Барков