Клятва

Из воспоминаний Героя Советского Союза гвардии старшего лейтенанта Поцелуева Ивана Николаевича, бывшего командира роты автоматчиков 100-го гвардейского стрелкового полка 35-й гвардейской стрелковой дивизии.

Есть в альбоме у Ивана Николаевича пожелтевшая фотография, на бугре у открытой могилы – маленький гроб, а вокруг понурые бойцы с автоматами. На обороте: под высотой Орловой, 1944 год и наискось – «запомните на всю жизнь, не прощать!»
Иван Николаевич вспоминает: «Это мы хоронили малыша у высоты под Никополем. Это было гнилой зимой 1944 года. Во чтобы то ни стало нам надо было поскорее захватить Никополь, но он был сильно укреплен немцами. Несколько высот перед ним, в том числе и Орлово служили как бы заслоном для города и сами были маленькими крепостями, с проста их не возьмешь. Но немцы под нашим напором отходили, но огрызались не только на нас, но и прежде всего на жителей деревень, которые они оставляли.
Накануне нашего наступления в деревню Каменку, она запылала с четырех концов, немцы оттуда уходили. Когда видишь, как терзают нашу Родину, наших людей, ярость душит тебя и гонит только вперед на врага. И мы мчались, не останавливаясь за ним. Знаете, раны тогда заживали быстрее – вспоминает Иван Николаевич.
Да так вот Каменка уже догорала, когда моя рота автоматчиков вступила туда. Ветер дул нам в лицо и обдавал горьким запахом пожарища, осыпал нас пеплом украинских хат. Никогда не забыть этого гнетущего запаха!
Мы шли между двумя рядами молодых яблонь. Их немцы, отступая в панике, не успели искалечить. И вдруг слева на ветке мы увидели в петле висит ребенок – лет двух. На его груди белела табличка: «С новосельем».
Я никогда до этого дня не встречал еще такого подлого преступления, такой садистской извращенности!
Его сфотографировал наш корреспондент. Потом ребенка вынули из петли. Это был беленький мальчишка лет двух. Я держал на руках окоченевший уже трупик и чувствовал, как холодеет мое сердце. Я поднял тело ребенка, чтобы на него смотрели все мои бойцы, и, срываясь на фальцет, начал говорить. Как во сне я видел страшные глаза моих автоматчиков, их блуждающие лица. К ним то я обращался со всей страстью ненависти и ответ на ее пламя разгорелось в их очах. Что и как я говорил, я не помню, но кончил приблизительно так: «Когда в бою ты ослабеешь, вспомни этого мальчишку, дым пожарища, растоптанные трупы наших людей и они сделают вновь тебя непобедимым! Клянемся тебе, Малыш, отомстить за тебя, за Родину, за ее измученных людей!»
Лес сжатых кулаков вскинулся кверху и, как вздох потрясло громовое:«Клянемся!»
То, что было когда-то Каменкой, мы входили молча, четверо бойцов впереди на автоматах несли труп мальчика. Я чувствовал, что мы за эти 20 минут получили такой заряд ненависти к фашистам, какой не всегда и в боях рождается. Мы похоронили мальчика, как бойца, мысль о нем уже вела нас в схватку.
Через день вызывает меня командир полка Военков и говорит, что получил приказ командования овладеть высотой Орловой перед броском на Никополь. Эта высота была контрольным пунктом немцев и особенно бдительно охранялась. Провести операцию поручили мне с ротой автоматчиков. Как сейчас вижу немного усталые глаза, слышу глуховатый голос Военкова: «В лоб эту Орлову ты не возьмешь, ты же знаешь: мы пробовали. Проберись ка, Поцелуев, на эту высоту с группой своих ребят, вызовите там панику, отвлеките внимание врага, чтобы туда проникла остальная твоя рота и еще, может, какое подразделение. До подкрепления удержать Орлову во что бы то ни стало! А знаешь, эта операция чертовски интересная, но и опасная! - Он положил руки на мои плечи, потом обнял меня – будь, дружище, осторожен! Как это сделать - решишь сам, на месте. Я верил и верю в тебя, ну иди!»
Для ударной группы, которая откроет вход на Орлову, мы выбрали автоматчиков, хорошо владеющих немецким языком, и разработали план наших действий. Через два дня нас 8 человек, отлично изучив обстановку на высоте, имея при себе по три противотанковые гранаты, ракеты и автомат, переодетые в немецкую форму, окольными путями направились к высоте: отошли на 2-3 километра в сторону, затем углубились на 6-7 километров в расположение противника, чтобы выйти на главную дорогу, ведущую в тыл высоты. На дороге к Орловой шли машины, сновали солдаты с ящиками патронов на плечах. Издали это напоминало потревоженный муравейник.
Нам надо было смешаться с солдатской серо-зеленой массой, чтобы у нас вышло неожиданно легко. Не обошлось и без курьезов. Какой-то долговязый Ганс остановил меня и, сбросив мне на плечо тяжелый ящик с патронами, выругался, вытер пот со лба, махнул рукой и побежал обратно. В первое мгновение мне захотелось стукнуть немца ящиком по голове, но потом я поправил свою ношу на плече и, покрикивая на встречных солдат, зашагал к высоте. Иду и думаю: может, этими патронами мы и отутюжим вас, голубчики, и с трудом подавливаю улыбку. На высоте мы были уже поздно вечером.
С комфортом на Орловой устроились: блиндажи крепкие, отличные доты, даже умывальники везде на колышках и там же полочки для мыла.
Каков же был наш план? Он, собственно, был очень прост. Ночью, когда немцы крепко уснут, внезапно огорошить их гранатами и дать сигнал артиллеристам, которые начнут артобстрел высоты. В панике фашисты поднимут стрельбу в небо, как у них обычно делается с испугу. Это поможет остальным автоматчикам моей роты без потерь проскочить на Орлову.
В три часа ночи оглушительно загремели разрывы наших гранат. Мы ворвались в один из крайних дотов, перестреляв в них «хозяев». Что с первыми взрывами сделалось на Орловой, как мы и предполагали, немцы спросонок начали беспорядочную бешеную стрельбу из автоматов, убивали своих же. В небо взвились сотни их белых ракет, давая нашим артиллеристам верную ориентировку.
На высоте лихорадочно зататакали пулеметы, загрохотали пушки, нацеленные на невидимого врага, отсюда с воем понеслись мины. Но вот взмыли в небо наши зеленые ракеты, вызывая огонь на себя, и начали рваться наши первые снаряды. От крика, воя, грома разрыврв болели уши, хотя мы отсиживались в доте.
Пленные потом рассказывали, что немцы на высоте в первые минуты нашей «обструкции» были уверены, что прорван фронт и русские уже на Орловой.
Во время этой сумятицы на высоту просочились 15 моих автоматчиков с командиром взвода Ермаковым, и мы сломили сопротивление врага. Немцы сдали нам высоту и отступили. Затем, перед рассветом, они бросили на нас танки, начали минометный обстрел такой яростной силы, какой мы еще не знали.
Уже половина бойцов и я сам были ранены, но оружия мы не оставляли.
Вот несколько танков уже подожжены нами, остальные уползли обратно.
Над нами загудели немецкие «юнкерсы», и мы очутились в центре огненного смерча. Нас потом изумляло, как мы могли выжить эти страшные часы. Нам пришлось отбить 9 вражеских атак. У меня не ранеными осталось лишь 6 человек.
Горстка людей, против лютой стены огня и стали! Особенно тяжелой была последняя, 9-я атака, она-то и решила исход боя. Снова, покачиваясь, надвигаются танки, все ближе и ближе и подпустить еще! Вот уже до нас доносится запах выхлопных газов, в ушах нарастает лязг гусениц, уже видны в серой дымке за танками пятна солдатских лиц. С издевкой кричит их рупор: «Рус, тебе капут! Давай назад Орлова!»
Я оглянулся: лица моих бойцов в крови, ее пятна расплываются на одежде; многие из них с трудом автоматы держат, пальцы из последних сил сжимают трофейные гранаты, - «Ребята, - крикнул я, взмахнув немецким фаустпатроном, - разве мы забыли о Малыше? Нет, мы свою клятву помним! Отомстим же проклятым! Огонь!» - да фаустпатроном под танк. Закричали тогда мои бойцы: «Отомстим!» и кто был еще жив, схватил автомат, гранату, зарядили противотанковую пушку, припал к пулеметам – и немцы в последний раз откатились назад.
Так помог нам мальчонка отстоять высоту, помог быть верными клятве.
В 8 часов утра на Орловой был уже наш гвардейский батальон с капитаном Бердниковым.