Спеши творить добро

В иллюминаторе военного самолета — нежная небесная синь, величавая и огромная. И он, зачастую видевший ее в бело-черных хлопьях разрывов снарядов и бомб, не уставая любовался ею. Странно было видеть этот тихий небесный покой, ожидая впереди радость мирно трудиться, воспитывать детей, вдыхать терпкий запах леса и степи, собирать цветы...

В сущности, для него, Героя Советского Союза, командира отдельного гвардейского батальона гвардии подполковника Владимира Александровича Киселева, война закончилась. Но он продолжал жить ею. Там, за боргом самолета, выстаивалась долгожданная тишина мира, а в его голове не стихали молоточки — головоломки неосуществленных тактических решений, непроизнесенных военных команд.

...Будто только сейчас, развернув карту, он заметил маленький проход между разноцветными кружочками и эллипсами с цифрами, означающими расположение частей своих и противника. Если бы он заметил его тогда, батальон взял бы господствующую высоту на два часа раньше... Впрочем, танковая рота усиления не успела бы поддержать атаку батальона... Значит, надо было повысить плотность минометно-артиллерийского прикрытия и самому остаться на КП?..

Он почувствовал какое-то тягостное напряжение в местах зарубцевавшихся ран. И эта нарастающая немощь приходила в столкновение с радостно приподнятым состоянием духа, которое поселилось в нем с той поры, как он сел в самолет. «Чего это неможется?»—подумал он и увидел под самолетом клубящуюся сизую массу туч. «Должно быть, к дождю ноют старые раны». И в подтверждение услыхал голос летчика:

— Аэропорт не принимает: дождь с грозой.

Самолет поворачивает на Пензу, отдаляя время свидания с родными и близкими.

В Пензе он садится в скорый поезд.

За окном мелькают полустанки и станции черные пашни и зеленые лесные коридоры, в расползающейся дымной наволочи открывается тяжелое небо. Движение поезда убыстряется, все вытягивается в однообразную ленту зеленого, черного и серого цвета. Приходит утомление, глаза закрываются сами собою. Чья-то заботливая женская рука ставит на столик купе весенние цветы.

Он силится открыть глаза, но память вдруг властно ведет за собой. Он послушно идет за ней в те далекие годы своей комсомольской юности.

В комсомол Владимир Киселев вступил в памятно тяжелый, исполненный безмерного горя год. Тот морозный январь 1924 года, когда страна Советов провожала в последний путь своего основателя и вождя, вошел в его душу никогда не забываемым ледяным ожогом.

Он слышал клятву у гроба В. И. Ленина, повторяя вместе со всеми священные слова—бороться за торжество ленинских идей, защищать Родину социализма от любого посягательства всяким врагом...

В Красную Армию его не взяли. В Вяземском горкоме комсомола, куда он обратился за содействием, сказали твердо и сурово:

— Ильич завещал молодежи учиться. Выполняй главный завет вождя — учись! Будь образованным строителем коммунистической нови.

И комсомолец Киселев без отрыва от производства поступил на заочное отделение Московского техникума кожевенной промышленности. Время же распорядилось по-своему.

Из тысячекилометровой дали, с Дальнего Востока, пришло сообщение, что наглый враг захватил Китайско-восточную железную дорогу (КВЖД), напал на границы СССР.

Теперь Вяземский горком комсомола дает ему отличную характеристику. Но Киселева направляют не туда, куда он хочет. А хотел он быть на переднем крае службы в Красной Армии — защищать границы социалистического отечества. Быть там, где свистят настоящие пули, где мужество и отвага бойца проверяются не на маневрах и полигонах, а в единоборстве со смертельно опасным врагом.

В этом желании были и жажда удали, молодецкий задор, бьющая через край неуемная энергия. Но больше всего — стремление определиться в жизни, точно найти свое место. Он рассуждая, обращался к товарищам: «Ты хорошо будешь водить поезда, а ты — прирожденный строитель. Тебя здорово будут слушать в школе, потому что сложные вещи объясняешь просто и доходчиво В тебе живет художник, и что поделаешь, когда во мне — солдат!».

Много пришлось преодолеть и пережить трудностей ратного труда, сложностей учения, невзгод и лишений, чтобы его мечта — стать пограничником — исполнилась.

Новый, 1933 год лейтенант Киселев встречал в танкетке. Его маневренная группа в составе сабельного подразделения, артиллерийской батареи и танкетки, где он, командир группы, подменил внезапно заболевшего пулеметчика, расположилась в засаде на участке село Козлово — село Лядово Могилев-Подольского района.

Сидел в неудобной позе, зябко подергиваясь, а с лица не сходила довольная улыбка. Он был доволен зимним тихим вечером, когда луна светила ровно и ярко, и все вокруг четко виделось, и своими лихими боевыми товарищами, оперативно занявшими заданную позицию, но больше всего — собою.

Еще когда он окончил 7-й класс 2-й Вяземской средней школы, ему на глаза попался старый растрепанный томик Гёте. А там слова, странные и значительные: «Не часто дается людям повод для таких высоких дел! Спеши творить добро!». Он понял их по-своему: не часто выпадает человеку случай свершения добра, поэтому — не раздумывай, когда случай представится.

Он не раздумывал, когда пришлось помочь голодному парнишке с той стороны и когда забитый западный поселянин, плутая в поисках жиденьких покосов, углубился в наш кордон. Пожалуй, задним числом иногда он поругивал себя, называя проявление подобных поступков не добрым делом, а чем-то иным... Имел ли он право совершать подобное?.. Морально — да, формально, по службе — никакого. И тем не менее склонялся к тому, что поступать иначе он не может. Нельзя быть безучастным свидетелем людских страданий и горестей. На то он — советский человек.

И как не помочь, не выслушать этого оборванного, со впалыми щеками крестьянина, слезно молящего отпустить восвояси:

— Пан такой добрый. А корова — глупое животное. Для нее вся земля одинакова, своей — чужой нет. Трава везде растет.

Насторожился он. Откуда нарушителю знать, какой он? Значит интересовался заранее?.. Корова будто нарочито измазана грязью, да и ребер не заметно; видно, стояла не в бедняцком хлеву... Не внял он жалким слезам, не отпустил нарушителя с миром. Потом под копытами коровы нашли тайник, а поселянин оказался крупным рецидивистом-контрабандистом.

И все-таки доброта, доверчивость к человеку не поколебались. Просто с той поры прибавилось осмотрительности, какой-то более пристальной настороженности. А доброта его по-прежнему была широка и безгранична, по-прежнему помогала всем, кто в ней нуждался.»

Должно быть, потому нашла его неведомыми путями маленькая бумажка с той стороны. В ней каракулями сообщалось, чтобы в новогоднюю ночь у Кривого буерака (самом глухом кордонном месте) ждали гостей. Провокация?.. Он поверил в каракули: бедняк грамоте не обучен.

...Поначалу он с крутого увала увидел длинные ползущие тени, затем — крадущихся, с большими заплечными мешками.

Ему с поста наблюдения подали условный сигнал — «вижу врага». Он долго не отзывался, видимо, принимая решение, но на повторный сигнал ответил — «ждите команды». Знал, что спешить из засады — последнее дело. Был такой случай, когда его командир поспешил взять одного нарушителя, другой — срезал его выстрелом из бесшумного пистолета.

Нарушители уже углубились в наш кордон на полкилометра. И тогда из буерака, поросшего таволожником и бобовником, начал выползать отряд прикрытия нарушителей.

У него выступил холодный пот: если бы занялись нарушителями, в спину ударил бы вражеский отряд. Сейчас они поменялись ролями: в засаде невидимая, сидела его группа, а враг открывал свою спину, не догадываясь, что он замечен и упрежден.

Шрапнельный залп накрыл середину вражеского отряда, его остатки уползли за кордон. Нарушители после короткой перестрелки были взяты в кольцо и сдались.

Среда трофеев обнаружили отравляющие вещества, списки явок и «адские машинки», сделанные в виде домино, часов и даже настольной лампы. Нарушители имели зловещие задания вплоть до отравления питьевых колодцев и диверсий на железной дороге.

Эта ли успешная операция или другие обстоятельства послужили поводом для поручении ему более ответственного задания, так и осталось для него тайной.

Звонок звенел безостановочно резко. Он рывком поднялся с постели и, теряя остатки сна, взял трубку.

— Слушаю.

— Ты спал, видел хороший сон, я знаю.

— Так точно, товарищ комиссар.

— Я не хотел тебя тревожить, ты заслужил отдых. Но пришли нехорошие вести... Слышишь меня?.. Через десять минут жду.

Комиссар сидел за массивным столом. В полумраке кабинета тускло светилось распахнутое в ночь окно. За окном угрюмо темнел лес.

— Тебя хорошо аттестуют. Я посмотрел твои отчеты. Ты умно действуешь.» — Комиссар подошел к окну. Тяжелая тишина дремучего леса олицетворяла неизвестность, предвидение чего-то очень опасного.

— От чего гибнут наши ребята? — голос командира был глух, беспристрастен. — Они хорошие аналитики…

Комиссар не смотрел на него. На людей, которых посылали туда, где погибнуть много раз легче, чем выжить, не смотрели. Понималось это так; чем настойчивее не хотели на них смотреть, тем острее они чувствовали ответственность своего задания.

— Они были все хорошими аналитиками, — голос комиссара, казалось, хотел утвердить то, что ему самому не было ясным». — Семь раз отмерь, один — отрежь, слыхал такое, лейтенант?

— Так точно, товарищ комиссар. Главное, быстро надо мерить.

— Вот именно быстро. Быстро очень надо резать, а до этого еще быстрее смерить, и не семь раз, а — десять, двадцать… Такова наша суть.— И отвел от него взгляд. — Главная цель — лишить врага знаний наших каналов связи, еще не проваленных явок на той стороне, систем оповещения. Предатель должен быть уничтожен». Наше счастье, что он чересчур умен, не продает свои познания сразу, оптом. Понимает, что с ним, выжатым, разведка церемониться не станет. Учти, предатель знает, что мы вышли на его след, и мы потеряли нашего товарища, оповещавшего о происках предателя... Детали задания и легенду тебе передадут. Если нет вопросов, можешь идти. — Голос звучал сухо, потеряв теплоту товарищеской близости Словно, с этой сухой вежливой формы началось отчуждение от всего, чем он жил. Не будет у него ни имени, ни звания, станет он другим человеком.

До лесу его проводили молча. У зеленой стены встали, ждали, может быть, обернется — нет. Канул в тьму, словно растворился зеленым призраком.

Через месяц он вновь увидит свой лес. Пойдет ему навстречу, точнее поползет с перерывами, не позволяя себе вскинуть головы, чтобы не разбередить раны на шее.

…Мой неожиданный вопрос возвращает его в сегодняшний день. Киселев неприметно улыбается, вытирая заблестевший лоб белой фланелью;

Задание выполнил, но… не своими руками. Предателя застрелил из-за незнания им пароля пограничник с той стороны

..Все-таки он поднял голову, чтобы, наконец, удостовериться, правильно ли ползет. И сразу потревоженные тем ударом вражеского ножа шейные позвонки окунули его в чудовищную темень боли.

Очнулся от терпкого запаха полевых цветов, бьющих по лицу, осыпающих пыльцой... Чихнул. Движение остановилось. Смолк непрерывно звякавший колокольчик. Послышался чужой, но одновременно знакомый голос.

Терпи немного. За твое добро — своё отдаю. Скоро будешь на родной стороне.

Он вспомнил западного поселянина, который искал обильных покосов и которого он отпустил с миром, отдав ему свою пайку хлеба и коробку консервов.

И опять заелозила под мешковиной земля, тоненько заколотился колокольчик, и цветы защекотали прохладой.

Опыт великое дело. Только опытный контрразведчик мог предусмотреть случайные, мельчайшие детали и непредвиденные тонкости выполнения того или иного поручения. Его опыта не хватило: он чем-то выдал себя. И за ним следили. Хотели взять... Преследователей было двое, они так и остались там лежать, у лесной опушки. Он вышел победителем... Но как раскалилась голова, а невидимое обжигающее пламя не утихает...

После долгого лечения в госпитале службу, маятную и опасную, благодарную и тонкую, пришлось оставить.

Однако с Красной Армией он не расстался.

Октябрь 1941 года выдался дождливым, полным холодной сырости и порывистого ветра. На плацу перед старинным белым зданием целый день били барабаны — рота старшего лейтенанта Киселева занималась строевой подготовкой. А вчера была боевая подготовка — учились стрелять и колоть штыком. Два дня назад — окапываться, ползать по-пластунски.

Кое-кто, не выдержав напряжения, косясь на командира роты, негромко выговаривал: «На фронт пора, а мы здесь пятки отшибаем».

— Разговорчики! — цыкал старшина, сердито посверкивая глазами. — За-пе-вай!

«Эй, комроты, даешь пулеметы!» — рота чеканила шаг. Навстречу приближалась группа военных. Посередине шел очень знакомый, словно сошедший с портрета, что висел в клубе, человек в кожаном пальто с маршальскими звездами в петлицах.

Киселев подал команду на равнение и четко отрапортовал Клименту Ефремовичу Ворошилову.

— Молодец, комроты, что даешь пулеметы. Обрадовал. С этакой ротой хоть сейчас на Красную площадь. — Кашлянул. — Впрочем, это не за горами. — Ворошилов повернулся к командиру полка. Улыбка сошла, брови гневно запрыгали на лице. — Почему только одна рота занимается? Где остальные?

Он поманил пальцем красноармейца с левого фланга роты и тихим голосом, почти шепотом, сказал:

— Пока мы тут беседуем, ты, мил человек, окопчик себе отрой. Вон, в том кустарнике, видишь?..—И снова обернулся к командиру полка,— Где роты?.. Лекцию слушают, как немца бить. А как бить, они умеют?.. Горят желанием ехать на фронт . А что они делать там будут с такой подготовкой? Враг силен и коварен. Одним патриотизмом его не сокрушить. Нужна выучка, нужны уменье, боевая и строевая подготовка, только тогда победишь в бою... — Взглянул на Киселева, заметил на груди знак чекистского отличия.—Чекист? Почему не по специальности? Там тоже людей не хватает... Давно в армии, ишь выправка. Да ты расслабься... Вольно, говорю, не тянись. Устал, наверное?

— Так точно, не тянусь. Это у меня с границы. Как ударили ножом, с тех пор и тянусь.

Ворошилов улыбнулся:

— Рад бы согнуться, мамка, да шея не велит... Пойдем-ка, посмотрим, что твой солдат нарыл...

— Маршал вытер испачканные землей руки. — Неплохо. — Подошел к стоявшим навытяжку красноармейцам. — Отделение, ко мне. Слушать мою команду!

Команды отдавались одна за другой, быстрые, требовательные, и выполнялись четко, умело.

— Молодец, комбат! — воскликнул маршал.

— Не сдюжит фашист против таких бойцов!.. Что молчишь? Ах, ты ведь ошибся, скажешь, ротой командую. — Доверительно положил руку на плечо Киселева. — Не велит мне мое положение тебя на роте оставлять, не велит... — Задумался, по-видимому, что-то вспоминая... — Спешить надо немца бить. — И пошел к группе военных, ожидающих его, крикнул оттуда: — Надеюсь на тебя, чекист!

Утро 7 ноября 1941 года было хмурым, морозным. Еще с вечера повалил густой снег. Красная площадь, Кремль, Мавзолей — все под толстым белым покровом Колонны войск замерли в ожидании парада.

Сводный полк 358-й дивизии, где находился со своим батальоном капитан Киселев, стоял к Мавзолею ближе остальных. Ему было особенно хорошо слышно выступление председателя Государственного комитета обороны.

Потом, уже на фронте, когда ему приходилось плохо, он вспоминал запорошенную Красную площадь, чеканный шаг своего батальона. И в него снова и снова входила та непоколебимая уверенность, которую он почерпнул на далекой от него сейчас и постоянно близкой сердцу Красной площади.

Приказ по 4-й армии, подписанный командующим, был строг и лаконичен наступать, сохраняя боевые порядки и уверенность в победе.

Ночью батальон снялся с оборонительных позиций и с минометной ротой усиления двинулся вперед, имея цель захватить деревню Кресты. Сама деревня была не бог весть каким стратегическим пунктом, но, по данным разведки, в ней расположился штаб головного полка мотомеханизированной дивизии «Мертвая голова».

Батальон двигался скрытно, тихо. И вдруг автоматные очереди, выстрелы Сказалась необстрелянность бойцов, которые, завидев боевое охранение немцев, открыли огонь, лишив батальон главного преимущества — внезапности нападения.

Киселев принял решение — немедленно отвести батальон назад и попытаться обойти деревню с тыла. Может быть, беспечный враг, уверовав в свою непобедимость, не выставил там охранения.

Погода резко испортилась. Забуранило. Связь с минометной ротой, вооруженной 122-мм минометами, прервалась. Он посылает взвод на поиски, приказав с 4.00 до 4.30 обстрелять деревню минометным огнем.

Внезапно с левого фланга передали, что местный лесник знает кратчайший путь до деревни.

Он смотрел на часы и не верил глазам: стрелки показывали 2 часа 55 минут, а батальон уже входит на околицу села. Минометная рота, если ей передали приказ, откроет огонь только через час. Значит, почти час быть на леденящем ветру в поле, заморозить батальон?.. Тогда надо атаковать немцев. А если батальон завязнет в селе, сражаясь с фашистами, и в 4.00 попадет под свои же мины? Ждать. Но минометную роту могли и не найти, тогда зачем терять час?

Капитан решил атаковать, а к 4.00 вывести батальон из деревни. Только наступать! И 82-мм минометы и пулеметы батальона обрушили град мин и пуль на врага.

Фашисты выскакивали из дверей и окон в нижнем белье, ошеломленные, безоружные. Часть их, вдребезги пьяных, так и не смогла подняться с постелей. Но фашистам удалось завести два танка, открыть огонь из тяжелого пулемета. Киселев отдал необходимые команды. Вскоре немецкие танки вспыхнули кострами, зажженные бутылками с горючей смесью. А пулеметный расчет разметала метко брошенная противотанковая граната. Но было потеряно 20 минут.

Сейчас красная ракета прорежет воздух, и батальон отойдет, чтобы после минометного обстрела завершить выполнение боевой задачи.

В это время в цепях батальона появился всадник на рослой немецкой лошади. Прискакал командир взвода, ушедшего на поиск минометной роты. Доложил, что огонь по селу смогут открыть не в 4.00, а на полчаса позже. Раз так, у Киселева возник другой план: пусть минометная рота возьмет под обстрел дорогу, по которой отступят немцы из села.

Командир взвода изумился:

— На карте показаны три дороги. Как угадать, по какой двинутся «фрицы»?

Он зло усмехнулся:

— Эх, взводный, время дорогое ведешь. Немцы двинутся по этой дороге. Остальные ведут в лес, а фашист леса боится.

К вечеру считали трофеи, в числе которых два новехоньких танка, четыре тягача. Убито более шестисот гитлеровцев. А командир батальона Киселев сидел, ни на кого не глядя, скрипел зубами: ныла полученная в бою рана.

Награда за ночной бой — орден Красного Знамени нашла капитана Киселева в санбате.

Я. ПОЗИН Газета "Кузнецкий рабочий"