Комиссар
В центре села Алексеево-Лозовки (Ростовской области) есть парк. Гитлеровцы вешали на нем военнопленных и местных граждан. Теперь здесь высится памятник комиссару Лисичкину Емельяну Алексеевичу. И всяк проходящий обязательно останавливается и склоняет голову. Сюда часто приезжают и приходят женщины, у которых погибли на фронте мужья, сыновья, братья. Прошедшие десятилетия не уменьшили, не сняли с сердец печали и боли. Приезжают и дети комиссара. В 1973 г., в День Победы старшая дочь — Тамара Емельяновна привезла из Подмосковья с могилы матери землю и высыпала на могилу отца. Здесь же были высажены подмосковные березы. Приезжают и боевые друзья комиссара — ветераны 35-й гвардейской стрелковой дивизии. Им не занимать мужества, стойкости, выдержки, закалки, стальной воли, но, встречаясь у могилы любимого комиссара, они не могут сдержать слез. А там, где плачут мужчины, там, действительно, великое, незабываемое горе! К памятнику приходят и школьники. Вступая в октябрята и в пионеры, они дают торжественное обещание быть верными Ленинской партии к своей великой Родине, как был верен коммунист Лисичкин. У памятника стоят два пионера —два часовых. Они несут почётную караульную службу.
* * *
И какой же подвиг совершил комиссар? Я поведаю об этом, как очевидец и участник событий. В ноябре 1942 года советские войска окружили под Сталинградом 6-ю полевую и 4-ю танковую армии гитлеровцев. Войскам Донского и Сталинградского фронтов предстояло разгромить попавшие в «котел» отборные армии врага. Чтобы облегчить задачу, необходимо было отодвинуть внешний фронт окружения хотя бы на 150 —200 километров. И надо было также уничтожить спешившую на помощь окруженным фашистскую группировку «Дон».
Ставка Верховного Главнокомандования разработала план операции «Малый Сатурн». План предусматривал нанесение но противнику сходящихся ударов с Осетровского плацдарма и из района станицы Боковской (оба пункта на Дону) в общем направлении на Миллерово— Ростов.
Выполняя этот замысел, 16 декабря войска Юго-Западного фронта перешли в наступление. 1-я гвардейская армия взломала мощную оборону противника на Осетровском плацдарме и начала стремительное продвижение на Маньково—Калитвенскую— Дегтево—Тацинскую—Морозовку. Ближайшей задачей ставилось: разгром 8-й итальянской армии, которую расхваливал сам Муссолини. Поэт С. Я. Маршак так высмеял итальянского дуче (фюрера):
Под балконом Муссолини
Пел в тиши ночной
Серенаду синьорине—
Армии восьмой.
Нежной страстью пламенея,
Пел он свой приказ:
«В целом мире нет храбрее
И прекрасней вас!»....
Преследуя противника, первая гвардейская армия своим 4-м стрелковым корпусом окружила у села Арбузовки (Алексеево-Лозовского сельсовета) четыре итальянских дивизии. С ними попали в «котел» части и подразделения эс-эс гитлеровской Германии.
Главную роль по разгрому окруженного противника играла 35-я гвардейская стрелковая дивизия, поскольку она была самой полнокровной, самой боеспособной, ибо шла пока во втором эшелоне.
* * *
Всю неделю, ни днем ни ночью не затихал гул орудий и ожесточенные бои с окруженными. Командир корпуса генерал Гаген и командиры дивизий старались определить, не начинается ли агония окруженных частей. Данные разведки, опрос пленных, изучение характера боев показывали, что дисциплина вражеских солдат расшаталась: они неохотно исполняли приказы или совсем не исполняли. Эсэсовцы таких расстреливали, но дисциплину восстановить не удалось. Количество сдававшихся в плен увеличилось.
* * *
Все мы, от командира дивизии до самого младшего офицера штаба, обязаны были бывать там, где шли особо трудные бои и поэтому, когда полковой комиссар Лисичкин отправился на передовую, никто не обратил особого внимания. Штаб дивизии, политотдел продолжали интенсивную работу, и вдруг под окнами дома, где находился политотдел, послышалась громкая, тысячеголосая песня. Я кинулся к окну и замер: шла и пела большая колонна итальянских солдат! Не поняв, в чем дело, я и приехавший к нам заместитель командира корпуса генерал Колчигин выскочили из дома. Колонна остановилась, повернулась направо, и полковой комиссар Лисичкин доложил генералу:
—Товарищ генерал, гвардии полковой комиссар Лисичкин уговорил тысячу триста солдат и офицеров противника сдаться в плен...
Генерал кивнул мне:
—Вы, начальник политотдела, распорядитесь сейчас же отправить пленных в штаб корпуса. Ясно?
Я выполнил приказание и вернулся в дом. Лисичкин разговаривая с генералом о том, что моральный дух противника сломлен и теперь надо еще энергичнее действовать. И тут же сказал мне:
—Ты, Михаил Иванович, командуй, а я опять на передовую!
И не дав мне открыть рта, торопливо вышел. Генерал Колчигин проговорил:
—Ну и смел! Поехал на передовую, да случайно проскочил к итальянцам. Между дивизиями оказался незанятый стык. Я уж комдивам за эго дело... Так вот комиссар вкатил к итальянцам но не растерялся! Представительный, высокий, внушительный, волевой, он вышел из машины как победитель и вскинул руку: «Кто умеет говорить по-русски?». Поднялись семь человек. Лисичкин к ним: «Приказываю перевести солдатам и офицерам мои слова! «Солдаты, вы находитесь в таком «котле», из которого только две дороги: смерть или плен. Сами решайте, как поступить но советское командование мажет сохранить вам жизнь, обеспечить питание, лечение и по окончании войны возвращение на родину. Желающие остаться живыми, кладите вот сюда оружие, стройтесь в колонну по четыре и пойдёте за мной с песней!».
Генерал покачал седой головой:
— И итальянцы побросали оружие и построились в колонну …
* * *
Ни генерал Колчигин ни комдив Кулагин, ни я даже мысли не имели, что бы полковой комиссар Лисичкин еще раз пошел агитировать противника. Мы считали первый случай просто счастливым: ведь могло кончиться худо! Но часа через полтора комиссар привел еще несколько тысяч пленных. И опять с песнями. И опять шагал впереди колонны...
Когда я и эту партию пленных отправил, комиссар посмотрел на часы:
—Еду на передовую! Я возразил:
—Хватит, Емельян Алексеевич, судьбу испытывать: она может выручить и проучить!...
Он перебил:
—Хватит философствовать! Время, товарищ начальник политотдела, понять, что подчиненные не имеют права читать нравоучений и наставлений своим начальникам. У нас армия, а не шарашкина контора!... И потом я только на наблюдательном пункте комдива побуду...
И вышел.
Было слышно, как взвизгнули тормоза тронувшейся машины.
Она вернулась вечером. В ней были шофер и ординарец комиссара — Ваня Малафеев. Шофер испуганно лепетал:
— Товарищ комиссар опять к итальянцам ездил. Многих уговорил идти в плен. Они уж и оружие сложили и в колонну построились. Но только тронулись, по колонне из пулемета хлестнули. Упали убитые, раненые, крик... Вот Ване Малафееву челюсть перебило... Глядим, на комиссара эсэсовцы бегут! Я развернул машину, хотел комиссара посадить и уехать, но было ужо поздно: эсэсовцы выстрелили в комиссара в упор и прикладом по голове ударили... Как мы с Ваней уехали, не помню.
Чтобы выручить труп комиссара, политотдельцы вместе с командирами полков создали из коммунистов и комсомольцев особые ударные группы. Но прошел день, другой, а группы не могли пробиться к трупу. Там, где итальянцы сдавались в плен, встали эсэсовские части. Только на третий день труп комиссара был вызволен...
Сдача в плен большим количеством оказалась заразительной для остальных окруженных. Несмотря на жестокие расправы эсэсовцев, итальянские дивизии таяли. Пленные рассказывали, что они ждали советского парламентера, который с пеней уводит в плен...
Эсэсовцы собрали в кулак все что было еще боеспособным, и ночью прорвали окружение и ушли к станции Чертково. Там они приспособили к длительной обороне кирпичные здания и сопротивлялись продолжительное время, пока не были полностью уничтожены.
Так закончила существование 8-я итальянская армия. Остатки ее были эвакуированы в Италию. Поэт Маршак написал:
Между тем от бедной крошки
Армии восьмой —
Только рожки, только ножки
Привезли домой.
* * *
Стоит на могиле бесстрашного комиссара памятник, и все склоняют перед ним головы. В День Победы я слышал, как десятиклассник села Алексеево декламировал: «Безумство храбрых — вот мудрость жизни! Пускай ты умер! Но в песне смелых и сильных духом всегда ты будешь живым примером... Безумству храбрых поём мы песню!»..
Это из «Песни о Соколе» Максима Горького.